19 января 1919 года Бандиты, ограбившие Ленина, оставили его в живых, сохранив, таким образом, советскую власть.

Никогда Ленин не был так близок к смерти, как 19 января 1919 года (по новому стилю), когда его держали под прицелом двух револьверов, а в грудь упирался маузер известного московского бандита Якова Кошелькова. В советское время на разглашение любой информации об этом случае было наложено строжайшее табу, а между тем, все эти годы в архивах Лубянки хранилось 23-томное дело № 240266 «О вооруженном нападении бандитов на В.И. Ленина»…

Началось все с того, что Надежда Крупская заболела. Ее перевезли из Москвы в больницу в Сокольники, и Владимир Ильич ездил ее навещать. В тот день Ленин поехал к жене вечером.

А тем временем в Сокольниках, на квартире портного Демидова, пьянствовала банда Кошелькова. Якову Кошелькову, сыну известного разбойничьими приключениями бандита, было 28 лет. В двадцатилетнем возрасте он начал «самостоятельную карьеру», и в 1913 году был зарегистрирован как дерзкий квартирный вор. Уже через четыре года кошельков смог возглавить бандитский мир Москвы, подчинив себе практически все криминальные группировки города. И это было неудивительно, ведь Яков отличался не только смелостью, исключительным самообладанием и изобретательностью, но и имел непревзойденные организаторские способности.

Яков Кошельков вор налетчик.

В начале своей преступной деятельности Кошельков не отличался жестокостью: убивал только в целях самозащиты. Но со временем расстроена психика сказалась, и он стал настоящим садистом, уничтожая людей просто ради убийства.

Его бандитская шайка осуществляла вооруженные нападения средь бела дня, наводя ужас на жителей Москвы и ее окрестностей. Только в течение 1918 года они расстреляли более двух десятков милиционеров, убили нескольких чекистов. Забрав документы мертвых сотрудников ЧК, бандиты использовали их в собственных интересах.

Имея такие «железные ксивы», соратники Кошелькова даже обыскивали предприятия в присутствии значительного количества рабочих. Так, в сентябре 1918 года, бандиты «на законных основаниях» посетили ювелирную фабрику. По результатам «проверки» ими было изъято около трех фунтов золота в слитках, три с половиной фунта платиновой проволоки и двадцать пять тысяч рублей наличными.

Чувствуя, что его приключения рано или поздно закончатся, Кошельков ходил вооруженным до зубов, всегда имея наготове два-три пистолета и несколько ручных бомб.

Что касается других членов банды, они были, как говорится, по уши в крови. Их имена чекисты знали: Иван Волков (по кличке Конек), Василий Зайцев (он же Васька Заяц), Алексей Кириллов (Лешка-сапожник), Федор Алексеев (Жаба) и Василий Михайлов (он же Васька Черный).

«Черт с тобой, что ты Левин!»

В тот морозный вечер бандиты не просто пьянствовали, они составляли план ограбления особняка на Новинском бульваре и кооператива на Арбате. Расстояния — большие, и преступники решили, что без машины не обойтись.

Где взять? Остановить первую попавшуюся, водителя и пассажиров вытряхнуть, Ваську Зайца — за руль и вперед. На том и порешили.

Машина на которой ездил Ленин. За рулем Степан Гиль.

Автомобилей в те годы было мало, следовательно, ожидая «добычу на колесах», бандиты успели изрядно замерзнуть. Но вот показались огни автомобильных фар. Это было авто Ленина. Бандиты выхватили револьверы и бросились наперерез!

Первым их заметил шофер Ленина — Степан Гиль. Вот как он рассказывал об этом происшествии на допросе:

«На дорогу выскочили трое вооруженных людей и закричали: «Стой!» Я решил не останавливаться и проскочить между бандитами: а в том, что это разбойники, я не сомневался.

Но Владимир Ильич постучал в окно:

— Товарищ Гиль, стоит остановиться и узнать, что им нужно. Возможно, это патруль?

А сзади бегут и кричат: «Стой! Стрелять будем!»

— Ну, вот видите, — сказал Ильич. — Нужно остановиться.

Я притормозил. Через мгновение дверцы открылись, и мы услышали грозный приказ:

— Выходи!

Один из бандитов, огромный такой, выше всех ростом, схватил Ильича за рукав и потащил из кабины. Как оказалось позже, это был их главарь Кошельков. Ивана Чибанова, служившего в охране Ленина, тоже выдернули из машины.

Я смотрю на Ильича. Он стоит, держа в руках пропуск, а по бокам два бандита, и оба, целясь в его голову, говорят:

— Не шевелись!

— Что вы делаете? — произнес Ильич. — Я Ленин. Вот мои документы.

Как сказал он это, так у меня сердце замерло. Все, думаю, погиб Владимир Ильич. Но из-за шума работающего мотора главарь бандитов фамилию не расслышал — и это нас спасло.

— Черт с тобой, что ты Левин, — рявкнул он. — А я Кошельков, хозяин города ночью.

Браунинг Ленина

С этими словами он выхватил из рук Ильича пропуск, а затем, рванув за лацканы пальто, залез во внутренний карман и вынул оттуда другие документы, в том числе Книгу красноармейца, оформленную на имя Ленина, браунинг и кошелек.

 Обо мне словно забыли. Сижу за рулем, держу наган и из-под левой руки прицеливаюсь у предводителя — он от меня буквально в двух шагах. Но Владимир Ильич стоит под дулами двух револьверов. И мне делается страшно: ведь после моего выстрела его убьют первым…

Через мгновение я получил удар в висок, и мне приказали выметаться из машины. Не успел я встать на подножку, как на мое место ловко уселся бандит, и наша машина понеслась в сторону Сокольников.

 — Да, прекрасно, — прошептал Ильич. — Вооруженные люди — и отдали машину. Стыдно!

Мне было неловко от замечания Ильича. Я долго объяснял, почему не стал стрелять.

— Да, товарищ Гиль, вы все рассчитали правильно, — подумав, согласился Ильич. — Силой мы бы ничего не сделали. Только благодаря тому, что не сопротивлялись, мы уцелели».

Неудачная погоня

 Отъехав несколько метров от места ограбления, бандиты притормозили, и Конек стал рассматривать трофеи.

— В кошельке одна мелочь, — хмыкнул он. — А вот документы… Пусть тебе пусто было! — завопил Конёк. — Но это никакой не Левин. Это — Ле-нин! — произнес он по слогам.

— Как так Ленин? — не поверил Кошельков. — Однофамилец, что ли?

Пропуск Ленина в Совет Народных Комиссаров

— Какой однофамилец? Написано же: Председатель Совета народных комиссаров…

— Не может быть! Неужели я держал за фалды самого Ленина! Ну и балда я! Ну и дубина! — сокрушался Кошельков. — Если бы мы его схватили, нам бы столько денег отвалили! За такого-то заложника, а? И всю Бутырку — на волю! Такими будут наши условия. Поворачивай, — ткнул он в плечо Зайца. — Ленина нужно найти. Такой фарт упускать нельзя.

Прыгая по снежным сугробам, машина понеслась назад. Однако на месте происшествия уже никого не было.

— Они в Совете, — догадался Кошельков. — Больше им негде деться. Гони в Совет! — приказал он Зайцу.

— А это не опасно? — усомнился Жаба. — Там есть охрана.

— Перебьем! — скрежетал зубами Кошельков. — Приготовить бомбы!

Когда машина подлетела к зданию Совета, вместо того чтобы тормозить, Заяц прибавил газу.

— Ты что, обалдел? — заорал Кошельков.

— Опоздали, — отметил Заяц и вильнул рулем.

В свете фар мелькнули три автомобиля, из которых выпрыгивали чекисты и красноармейцы.

— Да, карта пошла не та, — почему-то сразу успокоился Кошельков. — Ну ничего, пусть не сам Ленин, так хоть его браунинг у меня есть. Постреляем от имени Вождя мировой революции. Гони на Арбат! Будем брать кооператив…

Яков Кошельков, фото из архива сыскной полиции

«Принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитизмом!», — предписал Ильич, едва пришел в себя после дорожной передряги. И меры, конечно, приняли…

Любовь зла

Город был поднят на ноги, прочесан вдоль и поперек. Удалось задержать и арестовать до 200 человек. Однако Кошелька с дружками среди арестованных не значилось.

Мартынов, глава уголовного розыска Москвы и Дзержинский

Милиция с ленинской задачей явно не справлялась. Тогда-то и была организована особая ударная группа Чека во главе с испытанным партийцем и матерым сыщиком Мартыновым.

Яшку искали денно и нощно. По улицам для приманки разъезжали легковые автомобили и роскошные лихачи-извозчики — следом ехали комиссары. Чекисты обшаривали кабаки, притоны и воровские шалманы, вербовали там сексотов и сами втирались в уголовные шайки, надевая маски бандитов и с успехом играя их роль, совсем как ряженые в круговерти святочной фантасмагории.

И вот лубянским пинкертонам повезло: удалось узнать клички трех членов кошельковской банды: Конек, Лягушка и Черный, а потом и выйти на их след.

Мартынов со смаком описывает, как это произошло. Заглянув в один из злачных подвалов на Пресне, он подсел там к теплой компании: «Ну, наливайте и мне! А что, братцы, не встречал ли кто Лягушку?». Посмотрели подозрительно: «Чего нужен Лягушка?». — «Деньги надо отдать». — «Аккуратная личность! А не пропить ли их вместе?»…

Пришлось разориться на ханжу — китайскую рисовую водку. В результате после долгих хитростей удалось проведать, что Лягушка со товарищи собирался в баню. Быстро смотав удочки и прихватив по пути помощников, Мартынов рванул туда, в Проточный переулок. Едва прибыли на место, как в переулок влетает лихач и в нем — двое бандитов с третьим на коленях. Все было как в лучшем голливудском боевике:

«Я вынул два револьвера, другой сотрудник тоже, а третий… ухитрился под уздцы остановить лошадь. Ни один из бандитов не успел сделать ни одного движения, чтобы выхватить револьвер. Мы обезоружили их и повели…».

Следствие велось на самом высоком уровне, в допросах участвовал сам Феликс Дзержинский. Бандитов поставили к стенке и потребовали адрес Кошелька. Адрес, разумеется, был получен. А бандитов, разумеется, расстреляли…

Два дня сидели на квартире в засаде. На третий день появилась «развязная личность, именуемая Ленька Сапожник», как оказалось, подосланная в качестве приманки. И когда чекисты вывели Леньку на улицу, то сами, в свою очередь, напоролись на кошельковскую засаду. Завязался бой, в результате которого двое конвоиров были убиты, а Ленька Сапожник ушел. И снова след Кошелька простыл.

…Шел июнь 1919 года, когда Мартынову выпала чрезвычайная удача: попалась «невеста» Кошелька — Ольга Федорова, двадцатилетняя красотка, служившая конторщицей в РОСТе.

Надежда выйти на главаря московских бандитов появилась после тщательного изучения уголовного дела № 1851 по обвинению сотрудников управления здравоохранения в подделке документов и торговле кокаином. Среди одиннадцати задержанных была и Ольга Федорова, которая оказалась… невестой Кошелькова.

В бандитских и чекистских кругах Москвы знали, что весной 1919 года Яшка безумно влюбился в одну молодую особу, а впоследствии объявил о свадьбе и пишет невесте страстные письма. Но кто та, кого Кошельков удостоил своим вниманием, было большой тайной.

И вдруг, на одном из допросов, сотрудница управления здравоохранения Ольга Федорова на вопрос, знает ли она о причине её задержания, сделала заявление, взбудоражившее всех чекистов Москвы:

— Причиной моего ареста считаю посещение нашей семьи, и в частности лично меня, известным бандитом Яковом Кошельковым. Он приходил пить чай, а однажды остался ночевать.

- А… а как вы с ним познакомились? — чуть не потеряв дар речи, спросил следователь.

— Я хорошо помню этот день. Мы встретились 25 марта 1919 года на станции Владичино, что в девяти верстах от Москвы. Познакомил нас мой брат Сергей. Молодой человек представился комиссаром Караваевым и даже показал документы.

— И что потом?

— Он начал за мной ухаживать. Человек он очень практичный, корректный, в обращении мягкий. Знает иностранные языки, в частности французский, латынь и татарский, немного говорит по-немецки. К тому же он очень начитан.

— А когда вы узнали, что это не Караваев, а Кошельков?

— Той же ночью, когда он у меня остался.

— После этого ваше отношение к нему изменилось?

— Нет, не изменилось. Мы продолжали встречаться. Однажды он открыл страшную тайну.

— Какую? — встрепенулся следователь.

— Он рассказал об ограблении Ленина… Как он его высадил из автомобиля, как обыскал и как забрал браунинг …

Об Ольге Федоровой и её сенсационных показаниях немедленно доложили руководству московской ЧК. В следственный изолятор примчался Федор Мартынов, имея полномочия обещать Ольге все, что угодно, чтобы она вывела чекистов на Кошелькова. Девушка сопротивлялась недолго и уже на следующий день попросила бумагу и написала:

«Особому отделу московской ЧК.

Заявление.

Убедительно прошу вызвать меня на допрос».

Её тут же вызвали, и Ольга написала еще один документ:

«Я предлагаю свои услуги в поиске Кошелькова. Где он скрывается, не знаю, но уверена, что если буду на свободе, он ко мне придёт, поскольку очень в меня влюблен».

А сам Кошелек, лишившись «невесты», впал в дикую ярость. Он объявил московским стражам порядка войну на уничтожение. И использовал для этого очень простое устройство — милицейский свисток. Выезжал по вечерам на автомобиле на улицу, поравнявшись с милицейским постом, громко свистел, а когда дежурный милиционер подходил на зов, навстречу гремел выстрел или летела бомба.

Он стрелял, грабил, резал, убивал, но легче от этого не становилось. Самое странное, этот убийца вел дневник! Вот что он записал, узнав об аресте Ольги:

«…Ведь ты мое сердце, ты моя радость, ты все-все, ради чего стоит жить. Неужели все кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать и пережить это.

Боже, как я себя плохо чувствую — и физически, и нравственно! Мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину».

Счастье людей Кошелькову действительно было ненавистно — это стало для него своеобразной идеей-фикс. Не случайно, постреляв и пограбив, он снова берется за перо:

«Что за несчастный рок висит надо мной: никак не везет. Я буду мстить до конца. Я буду жить только для мести. Я, кажется, не в состоянии выдержать и пережить это. Я сейчас готов все бить и палить. Мне ненавистно счастье людей. Детка, крепись. Плюнь на все и береги свое здоровье».

Конец Кошелькова

Постепенно подвиги Кошелька покрыли его легендарной славой. Каким-то чудом ему удавалось уйти невредимо из любых переделок. И все же пришел день, когда отряд Мартынова подстерег разбойника.

В чекистские сети один за другим попадали налетчики из банды Кошелькова. Попался Херувим, за ним — Цыган, потом — Петерсон, и многие другие. Долго с ними не возились, а по закону военного времени быстро приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Но один из бандитов «выкупил жизнь», назвав адрес конспиративной квартиры Кошелькова в доме № 8 в Старом Божедомском переулке.

«Мы его увидели, он появился, — пишет Мартынов. — Он шел с одним из своих сообщников… Не было места ни для каких раздумий. Не нужно было стараться взять его живым. Лишь бы как-нибудь взять!

Мы выскочили и стали стрелять. Первым же выстрелом попали в голову Яшиному сообщнику. Он завернулся по оси от силы удара, его бросило к воротам, и сразу он вышел из боя. А Яшка применил свою любимую систему: стрелял сразу из двух револьверов. Но выстрелом из карабина был смертельно ранен. Яша завалился навзничь… Но уже лежа, полуослепший от крови, механически продолжал жать гашетки и стрелять в небо.

Мы подошли к нему, и один из сотрудников крикнул: «Кошельков, брось! Можешь числиться мертвым!»… Яша ослабел, стал хрипеть и умер…».

Посмертная арестанская карточка Якова Кошелькова.

 В карманах Кошелькова нашли документы убитых ранее сотрудников московской ЧК Ведерникова и Караваева, а также два маузеры и браунинг, отобранный у Ленина. Была там и маленькая записная книжечка — своеобразный дневник. Одна запись всех нас буквально шокировала: Яшка очень сожалел, что не убил Ленина».

Ленин с сестрой

Было два или три случая, когда милиционеры останавливали и автомобиль Владимира Ильича. Раз это было, когда мы проезжали по Триумфальной-Садовой. Шофер не заметил знака милиционера и не остановил машину сразу по его требованию. Недолго думая (время было беспокойное), милиционер выстрелил, впрочем, кажется в воздух. Помню, что Владимир Ильич выговаривал милиционеру, что нельзя, мол, так сразу палить, не выяснив, кто едет, а тот смущенно оправдывался, что время такое, что некогда выяснять и если его требование остановить машину и предъявить пропуск сразу не исполняется, то ему ничего другого не остается, как пускать в ход оружие.

В другой раз милиционеры открыли стрельбу, когда Владимир Ильич после подавления восстания левых эсеров ехал осматривать дом, где находился их штаб. Был и еще случай, когда автомобиль Владимира Ильича навлек на себя подозрение усердных охранителей московских улиц и был под охраной препровожден в отделение милиции. С вооруженными милиционерами на подножках автомобиля подкатили мы к милиции, нас высадили, провели в отделение, где Владимир Ильич с улыбкой показал свой пропуск и был отпущен. Задержавшие Владимира Ильича товарищи были немало смущены этим случаем, но Владимир Ильич просто и ласково успокоил их.

Но, несмотря на все меры борьбы с бандитизмом, случаи нападения на пешеходов и проезжих, грабежи и убийства происходили довольно часто. Жертвой одного из бандитских набегов стал в начале 1919 г. и Владимир Ильич.

Незадолго перед этим Надежда Константиновна, болезнь которой (базедова болезнь и болезнь сердца) значительно обострилась, была помещена по совету врачей в лесную школу в Сокольниках. Там ей была предоставлена во втором этаже отдельная комнатка, и персонал, обслуживавший школу, проявил к Надежде Константиновне много внимания и заботливости. Врачи надеялись, что хороший воздух, отстранение от работы и покой окажут на ее здоровье хорошее действие. Выбор пал на эту лесную школу и потому, что она была недалеко от Москвы, благодаря чему Владимир Ильич мог часто навещать  Надежду Константиновну.

Итак, Надежда Константиновна была переселена в Сокольники, а мы с Владимиром Ильичем довольно часто навещали ее, отправляясь туда обычно по вечерам на автомобиле. Кроме шофера нас сопровождал в этих поездках товарищ Чебанов, состоявший в охране Владимира Ильича. Отправились мы в Сокольники и в воскресенье 19 января. В школе, при которой жила Надежда Константиновна, должен был состояться в этот вечер детский праздник и елка, и нас просили приехать к определенному сроку, чтобы принять участие в празднике, об устройстве которого, чтобы позабавить детишек, немало хлопотал В. Д. Бонч-Бруевич.

Поехали мы, помнится, около шести часов вечера. По случаю праздничного дня на улицах было довольно много народу. Много гуляющих было и на Сокольническом шоссе, по которому мы направлялись в Сокольники. На одном из поворотов вдали вдруг раздался свист, на который Владимир Ильич обратил внимание. Мы продолжали, однако, путь, не придав этому особого значения. Но когда мы были почти у железнодорожного моста, раздался вдруг крик: «Стой!» Кричали несколько человек, которые стояли у самой дороги.

Думая, что мы имеем дело с милиционерами, которые хотят проверить наши документы, и опасаясь, что, если не остановить сразу машину, можно подвергнуться опять обстрелу со стороны милиции, мы попросили шофера остановиться. Машина остановилась. Но каково же было наше изумление, когда остановившие наш автомобиль люди (помнится, их было трое) моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал им Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его вискам дула револьверов, забрали браунинг и кремлевский пропуск.

— Моя фамилия Ленин, — сказал им Владимир Ильич.

Но они не обратили на это внимания. Не понимая, что происходит и с кем мы имеем дело — формы у милиции тогда еще не было, — я бросилась к одному из остановивших нас, который продолжал держать дуло револьвера у виска Владимира Ильича. Это был высокий блондин в короткой теплой куртке, с серой меховой папахой на голове, с очень спокойным и невозмутимым лицом.

— Что вы делаете, — сказала я ему, — ведь это же товарищ Ленин! Вы-то кто? Покажите ваши мандаты.

— Уголовным никаких мандатов не надо, — спокойно ответил он мне с усмешкой.

Бандиты вскочили в автомобиль, направили на нас револьверы (особенно энергично действовал один из них, черный, с довольно-таки разбойничьей физиономией) и пустились во весь опор по направлению к Сокольникам.

Надо отдать им справедливость, что вся эта операция была проделана так артистически ловко и необыкновенно быстро, что даже не обратила на себя внимания прохожих. Думаю, что бандиты поняли, что перед ними Ленин, потому что на лице одного из них было заметно какое-то замешательство, когда он посмотрел пропуск Владимира Ильича. Они почувствовали, вероятно, что попали в серьезную историю и что вся Москва (как и произошло на самом деле) будет поставлена на ноги для их поимки. Но рассуждать было уже поздно, и они, повторяю, во весь опор пустились наутек. А мы остались на дороге, не сразу придя в себя от неожиданности и от быстроты, с которой вся эта история произошла, а потом громко расхохотались, увидав, что товарищ Чебанов стоит с бидоном молока (мы везли молоко Надежде Константиновне). Несмотря на трагичность положения, он не забыл вынуть этот бидон и теперь держал его в руке, как большую драгоценность. Посыпались рассказы, как все произошло, у кого отобрали револьвер (у меня он остался в кармане, так как на меня вообще бандиты не обратили внимания, шофер Гиль спрятал свой револьвер под подушку сиденья). Товарищ Гиль заявил, что он не решился стрелять, так как это привело бы лишь к выстрелам со стороны бандитов, и в этом он был, конечно, прав. Не мог стрелять и товарищ Чебанов, видя, что на Владимира Ильича наведены револьверы.

Но что же делать? Мы были на дороге около железнодорожного моста. Кто-то из прохожих указал нам, где помещается Сокольнический Совет, и мы отправились туда, не переставая подтрунивать над Чебановым и его бидоном. В Совете, куда нас не сразу согласились пустить, было довольно пусто; там был, кажется, только один товарищ, отнесшийся к нам сначала с некоторым недоверием. Его попросили вызвать председателя Совета, а сами тем временем стали звонить по телефону. Вызвали машину для себя, сообщили о происшедшем в ВЧК и, кажется, лично Дзержинскому. Пришел и председатель Совета или его заместитель. Покачивая головой, Владимир Ильич сказал ему, что это, мол, уже ни на что не похоже, что у самого Совета грабят на улице людей, и спросил, часто ли это у них случается. Председатель ответил, что случается довольно часто, что они борются с бандитизмом, насколько могут, но это мало помогает. Владимир Ильич опять покачал головой и сказал, что терпеть такого безобразия нельзя и надо поэнергичнее взяться за борьбу с бандитизмом. Тем временем подошла машина, и скоро мы катили уже по направлению к лесной школе на елку. К елке мы, правда, опоздали, но на вечере ребят все же присутствовали, хотя настроение у нас (у меня особенно) было для этого не особенно подходящее.

Между тем в ВЧК и уголовном розыске происшествие это вызвало переполох, все было поставлено на ноги, и в тот же вечер автомобиль наш был найден в противоположной части города — на набережной около Крымского моста. Благодаря обилию снега на улицах он застрял там в сугробе, бандиты разбежались, а около автомобиля, как рассказывал товарищ Гиль, поехавший на розыски его, лежали убитые милиционер и красноармеец. Как выяснилось потом, в Москве были в этот вечер убиты бандитами 22 постовых милиционера.

Бандиты, совершившие налет на автомобиль Владимира Ильича, были арестованы (часть из них была расстреляна при вооруженном сопротивлении) лишь через довольно продолжительное время. Кто-то из них рассказывал потом на допросе, что они якобы не поняли сначала «спьяна», что имеют дело с Лениным (им показалось, что была произнесена фамилия Левин) и что когда они рассмотрели хорошенько его документ, то повернули обратно, чтобы его убить. «Что мы сделали, — говорил якобы один из главарей этой шайки, Яков Кошельков, — ведь это ехал Ленин; если мы догоним и убъем его, то на нас не подумают, а подумают на контрреволюционеров, и может быть переворот».

Первым автомобилем, в котором Ильича стал возить персональный водитель сразу после Октябрьского переворота, был французский «Turcat-Mery 28» 1915 года выпуска. Это был очень дорогой автомобиль ручной работы с 50-сильным четырехцилиндровым мотором и закрытым заказным кузовом. Тут Ильич, разбиравшийся, как говорят, в машинах, Николашку переплюнул. 

В декабре 1917 года этот «Turcat-Mery 28» угнали прямо со двора Смольного. Ильич рвал и метал, и к поиску машины подключились лучшие сыщики. Сначала подумали на эсеров. Однако в итоге автомобиль нашли на финской границе в гараже пожарной части. Как показало дальнейшее следствие, похитили его вовсе не эсеры, а контрабандисты.

Ильич, когда ему под Новый год сделали подарок и вернули угнанное авто, отказался в него садиться и велел, наконец, открыть двери царского гаража. Из гаража Романовых Ильичу выкатили другой шедевр французского автопрома — «Delaunay-Belleville 45».

Уже через несколько дней, 1 января 1918 года, когда водитель Ленина Тарас Гороховик на этом автомобиле вез вождя с выступления в Михайловском манеже, на Ильича было совершено покушение. По воспоминаниям Марии Ульяновой, которая ехала вместе с Лениным, «пули сыпались как горох». От пуль Ленина спас его друг, швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, сидевший в автомобиле рядом с ним и его сестрой Марией: Платтен успел пригнуть голову соседа, но сам при этом был ранен в руку. Советская власть потом щедро поблагодарила за это г-на Платтена, отправив его в 1938 году в лагеря, где он и умер.

DelaunayBelleville:

Ленин не пострадал, но кузов лимузина был настолько изрешечен, что гнутая задняя часть не поддавалась ремонту. Машину списали, но так как Ильич в нее влюбился, как говорится, с первого взгляда, каким-то чудом в Петрограде ему отняли у кого-то точно такую же.

 Следующее покушение на жизнь вождя мирового пролетариата, самое знаменитое из всех, произошло 30 августа 1918 года в Москве на заводе Михельсона, куда Ленин приехал выступать перед рабочими. Закончив свое выступление призывом «Свобода или смерть», Ленин направился к выходу, и уже было собрался сесть в свой Renault 40, когда в него было произведено несколько выстрелов. 

Ленин проездил на «Delaunay-Belleville» год, а 19 января 1919 года на машину, в которой находились Владимир Ленин и его сестра, напала группа бандитов во главе с известным московским налётчиком Яковом Кошельковым.

После этого случая Ленину предложили на выбор несколько машин. Ильич, наконец, решил пересесть на «Роллс-ройс». Правда, сделал он странный выбор. Он решил ездить на гоночном «Rolls-Royce Silver Ghost» 1914 года выпуска. До революции этот автомобиль принадлежал одному из братьев Рябушинских и участвовал в гонках.

Ленин любил автомобили и разбирался в них. Он даже заходил в кремлевский гараж, чтобы полюбоваться машинами царского двора. Однажды Ильича заинтересовала в гараже необычная машина — вездеход Kegresse. Адольф Кегресс был водителем и одновременно механиком в царском гараже. Специально для царя, любившего кататься по заснеженным полям, он сконструировал вездеход, в котором вместо задних колес были использованы гусеницы, а вместо передних были лыжи. Ильичу показали эти автосани в действии и они восхитили вождя. Когда его упекли в Горки, Ильич вспомнил про автосани и потребовал, чтобы ему предоставили точно такие же, но непременно на базе «Роллс-ройса».

Кегресс к тому времени уже пребывал у себя на родине во Франции и работал конструктором на фирме «Ситроен», на предложение прибыть в Советскую Россию для выполнения каприза вождя он ответил отказом. Пришлось инженерам Путиловского завода, забросив другие дела, решать проблему самостоятельно.

Наш Левша, как известно, и блоху подкует, и в начале 1921 года Ленину все-таки подогнали созданные на Путиловском заводе автосани, механической частью которых стал зеленый «Rolls-Royce Silver Ghost Continental». Это был первый в мире «Роллс-ройс» на гусеницах. В зимнее время Ильича его шофер Степан Гиль с ветерком катал по окрестностям Горок. И кстати, именно Гиль первый сообщил о смерти пролетарского вождя, добравшись до Москвы на этих самых автосанях марки «Роллс-ройс».