22 июня 1941 года

Выполнявшийся с 1938 года третий пятилетний план был столь же напряженным, как и две предыдущие сталинские пятилетки. Промышленное производство должно было увеличиться более чем вдвое. В то время как во всей промышленности производство возрастало ежегодно на 13 процентов, в оборонной оно увеличивалось на 39 процентов в год.

Поступление винтовок и карабинов в войска с 1939 по июнь 1941 года возросло на 70 процентов. Среднемесячное производство стрелкового оружия в СССР накануне войны превзошло уровень, достигнутый в Германии. В эти годы Красная Армия получила новый станковый пулемет системы В. А. Дегтярёва. Созданная Ф.В. Токаревым самозарядная винтовка стала основным оружием советского бойца. В первой половине 1941 года стал поступать на вооружение пулемет-пистолет Г.С. Шпагина (ППШ). По числу пулеметов Красная Армия превосходила вермахт.

С 1 января 1939 года по 22 июня 1941 года артиллерийская промышленность дала Красной Армии 29637 полевых орудий, 52407 минометов, всего с учётом танковых пушек — 92578.

Перед войной созданы тяжелый танк КВ и средний танк Т-34. Оба они обладали сильной бронёй, мощным вооружением, хорошей проходимостью и маневренностью, превосходили по своим качествам танковую технику зарубежных армий.

Значительные успехи были достигнуты и в самолётостроении. В 1940 году производство самолетов в СССР выросло по сравнению с 1939 годом на 19 процентов.

В 1940 году флот получил 100 различных боевых кораблей, главным образом миноносцев, подводных лодок, тральщиков, торпедных кораблей.

«Мы делали всё, чтобы оттянуть войну, — говорил впоследствии В. М. Молотов. — И нам это удалось — на год и десять месяцев... Провели очень много мер, но всё же недостаточно. Не успели многое доделать... Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных».

29 декабря 1940 года военный атташе Тупиков докладывал из Берлина в Москву о том, что «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года». В основе информации лежали сведения о выступлении Гитлера на закрытом совещании 18 декабря 1940 года перед высшими военными руководителями.

О том, что Сталин видел в Германии неизбежного противника, причём в ближайшем будущем, свидетельствовало его выступление 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в котором он особо остановился на причинах военных успехов Германии. Официальных записей выступлений на этой встрече не велось, но сохранились варианты заявлений Сталина в этот день по воспоминаниям. Генерал Лященко запомнил такие сталинские слова: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война с Германией неизбежна, и (повернувшись к Молотову) если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, это наше счастье. А вы, — сказал далее Сталин, обращаясь к военным, — поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск». И он предложил тост за победу в войне с фашистской Германией.

Сталин 5 мая 1941 г.

5 мая, за несколько часов до приёма выпускников военных академий в Кремле, Сталин прочёл донесение начальника внешней разведки НКГБ СССР о секретном выступлении Гитлера перед немецкими офицерами — выпускниками военных училищ: «29 апреля 1941 года Гитлер в речи, произнесённой в "спортпаласе" перед молодыми офицерами-выпускниками, содержание которой в прессе опубликовано не было, заявил: "В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».

С середины мая 1941 года по директивам Генерального штаба началось передвижение ряда армий — всего до 28 дивизий — из внутренних округов в приграничные. В начале июня 1941 года на учебные сборы было призвано из запаса около 800 тысяч человек, и все они направлены на пополнение войск приграничных западных военных округов и их укрепленных районов. 12–15 июня всем приграничным округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе.

Советское правительство решило предупредить возможный германский ультиматум, и 13 июня 1941 года Молотов вручил послу Шуленбургу текст сообщения ТАСС, которое было опубликовано на следующий день в советской печати. В этом документе опровергались слухи о «близости войны между СССР и Германией», подчеркивалось, что «СССР... соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении».

Во множестве публикаций текст заявления ТАСС рассматривается как образец непонимания реальной обстановки ─ мол, Сталин не хотел замечать объективных фактов. СССР начал передислокацию войск к границе, и, конечно, опасался обвинений в подготовке к войне. Сообщение ТАСС было настолько грамотно и миролюбиво составлено, что Германия так и не смогла придумать достойную реакцию на него. Как ни ответишь, всё плохо. Наши поняли, смысл молчания — война вот-вот начнется. 

Гитлер в своем обращении к немецкому народу 22 июня 1941 года попытался всё-таки обвинить нас, но как-то неубедительно: «Сегодня на нашей границе стоят 160 русских дивизий. В последние недели имеют место непрерывные нарушения этой границы, не только нашей, но и на дальнем севере и в Румынии. Русские летчики забавляются тем, что беззаботно перелетают эту границу, словно хотят показать нам, что они уже чувствуют себя хозяевами этой территории. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули снова вторглись на территорию рейха и были вытеснены только после длительной перестрелки. Но теперь настал час, когда необходимо выступить против этого заговора еврейско-англосаксонских поджигателей войны и тоже еврейских властителей большевистского центра в Москве».

Повторно СССР был обвинен в подготовке к наступательной войне только через 50 лет с использованием нашего разведчика Резуна, сбежавшего в Великобританию. Английская разведка переквалифицировала его в писателя, работающего под псевдонимом Виктор Суворов. Россию буквально завалили его «произведениями».

•  На просьбу Молотова о встрече 18 июля 1941 г. с Гитлером был получен категорический отказ.
• С 14 по 19 июня командование приграничных округов получило указания к 22—23 июня вывести фронтовые (армейские) управления на полевые пункты.
• 18 июня Меркулов направил Сталину записку «О массовом отъезде из СССР сотрудников германского посольства и членов их семей, и об уничтожении архивов посольства». 17 июня покинула Москву также часть персонала итальянского посольства, начался выезд из страны персонала других иностранных представительств, в том числе британского.
• В зарубежной прессе с 18 июня 1941 г. спекуляции относительно сохранения мира между Германией и Советским Союзом отошли на второй план. В ней прямо ставился вопрос: «Когда ждать немецкого нападения на СССР?» и давался однозначный ответ: «Очевидно, в самое ближайшее время».
• Приказом наркома обороны СССР Тимошенко от 19 июня предписывалось провести маскировку аэродромов, воинских частей и важных военных объектов западных округов. В приказе требовалось к 1 июля 1941 г. засеять все аэродромы травой, покрасить все аэродромные сооружения, зарыть в землю и особенно тщательно замаскировать бензохранилища, категорически запретить линейное, скученное расположение самолётов… Мерецков, характеризуя позицию, которая была изложена ему Тимошенко 21 июня 1941 г., писал в своих мемуарах: продолжала «действовать прежняя установка... Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного и даже толику невозможного. Не поддаваться на провокации... Не плыть по течению, а контролировать события, подчинять их себе, направлять их в нужное русло, заставлять служить выработанной у нас концепции». По свидетельству генерала армии М.И. Казакова, руководство страны к 18 июня 1941 г. уже ясно понимало, что войны с Германией в самое ближайшее время не избежать, но рассчитывало выиграть еще 15-20 дней, необходимых для сосредоточения и развертывания частей в соответствии с выработанным планом.

Наивно полагать, что руководство Германии не знало о наших планах. Но ведь война не началась в мае, и мы затянули немцев в зиму!

В 5 часов 30 минут 22 июня министерство иностранных дел Германии направило народному комиссару иностранных дел СССР Ноту от 21 июня 1941 года, в которой заявило:

«…Советское правительство вопреки своим обязательствам и в явном противоречии со своими торжественными заявлениями действовало против Германии, а именно:

Подрывная работа против Германии и Европы была не просто продолжена, а с началом войны ещё и усилена.

Внешняя политика становилась всё более враждебной по отношению к Германии.

Все вооружённые силы на германской границе были сосредоточены и развернуты в готовности к нападению.

Таким образом, советское правительство предало и нарушило договоры и соглашения с Германией. Ненависть большевистской Москвы к национал-социализму оказалась сильнее политического разума. Большевизм — смертельный враг национал-социализма.

Большевистская Москва готова нанести удар в спину национал-социалистской Германии, ведущей борьбу за существование.

Правительство Германии не может безучастно относиться к серьёзной угрозе на восточной границе. Поэтому фюрер отдал приказ германским вооружённым силам всеми силами и средствами отвести эту угрозу…»

Вспоминает пограничник Анатолий Логинов: «Когда война началась, я как раз дежурил на заставе. Часа в 2-3 на большой высоте на восток прошли тяжелые бомбардировщики, «Юнкерсы». Около четырёх открыла огонь артиллерия. Стреляла минут десять. Начальник заставы спрашивает: «Ну что, старшина? Война или провокация?» — «Война» — «Ну тогда занимай ты с бойцами правый флаг. Будем воевать. Вскоре пошла пехота, не скажу, что валом. Оружие у нас было хорошее: два станковых пулемета, винтовки СВТ, 10-ти зарядные автоматически и один автомат ППШ, который был у меня. Дрались мы с ними примерно до пяти часов. Ребята ходили раза 3–4 в контратаку. В 5 часов из комендатуры с вестовым поступил приказ отставить Государственную границу и влиться в регулярные части Красной армии.

Вслед за тонким заслоном пограничных войск вторжение встретили пять особых военных округов, которые были преобразованы в три фронта: Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. При этом отнюдь не все солдаты этих фронтов вообще увидели перед собой противника в первый день войны. К примеру, 12-я армия Юго-Западного фронта почти трое суток стояла на боевых позициях, подвергаясь атакам исключительно с воздуха, и только 24-го числа начала отходить, поскольку немецкие танковые клинья опасно нависли над её флангами.

Облегчил немцам задачу тот факт, что далеко не все советские армии успели развернуться в боевой порядок, часть войск находилась в глубоком тылу, а непосредственно у границы позиции прикрывали лишь по 4–6 дивизий на фронт. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: при общем превосходстве СССР немцам удалось создать трёх-четырёхкратный перевес в силах на направлениях главных ударов.

В то же время предположение о том, что главного удара фашистов ждали именно на юге, полностью подтверждается ходом военных действий 22 июня. На Юго-Западном фронте продвижение танковых корпусов противника не превышало 20 км, 5-я армия нанесла успешный контрудар, отбросив немцев обратно к реке Буг.

Большинство из них потеряны не в ходе воздушных сражений, а на земле. Но даже эта колоссальная цифра занижена. На самом деле, еще в эпоху коммунистической цензуры в «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945»  было установлено, что СССР действительно потерял 1200 самолетов, но к 12 часам дня 22 июня 1941 года.

Наибольшие потери к этому времени понес Западный фронт — 738 самолетов, из которых 528 было уничтожено на земле. Узнав об этом, командующий ВВС Западного фронта Герой Советского Союза Иван Иванович Копец застрелился.

Наименьшие потери понес Одесский военный округ (переименованный в 9-ю армию) — 10 самолетов.

К концу же 22 июня 1941 года советские ВВС лишились 1811 самолетов, из которых 1489 были сожжены на земле. Сами же немцы считали, что уничтожили в первый день войны 850 советских самолетов (это свидетельствует о том, что немцы не были склонны к припискам). 

Конечно, фактор внезапности сыграл свою роль. Часть лётчиков и командиров в то воскресное утро отдыхали, другие находились вне своих частей. В то же время среди советских лётчиков, особенно воевавших в Испании, многие понимали, что войны не избежать, и ожидали нападения Германии. Для всех них неожиданным оказался характер воздушной войны, которую нам навязали люфтваффе с первых часов. В чём он проявлялся?

Тактика немецкой авиации состояла в чередовании налётов на аэродромы истребителей и бомбардировщиков мелкими и средними группами в зависимости от советского противодействия. А поскольку на многих аэродромах вообще не было каких-либо средств ПВО, а другие имели по одному-два зенитных пулемета, отсутствовали  элементарные укрытия для летного и технического состава, самолеты повсеместно располагались скученно и не маскировались, то люфтваффе действовали очень эффективно и практически безнаказанно.

Предполагалось, что бои будут вестись на большой высоте: кислородные брикеты закладывались в крыльевые кассеты... Политработники обходили машины и заглядывали в полевые аптечки: заготовлены ли препараты против обмораживания? Проверяли, надето ли теплое белье? Заливали в термосы шоколад и какао. Не потерял ли в спешке кто-либо перчатки, исправны ли кислородные маски?. Мало кто из авиационных специалистов сомневался, что основные схватки развернутся вблизи практических потолков высоты самолетов. Летчиков учили: кто смог оказаться выше неприятеля — тот господствует в бою.

В реальной жизни немецкая авиация действовала на малых, а иногда — предельно малых высотах. В этих условиях советские летчики-истребители, прежде всего пилотировавшие новые МиГ-3 и Як-1, зачастую не могли совладать с машинами. В немецких отчетах указывалось, что нередко летчики И-18 (так противник поначалу называл МиГ-3), ведя бой на малой высоте, не справлялись с пилотированием, срывались в штопор и разбивались. Безусловно, основная тяжесть воздушных боев легла на плечи ветеранов: И-16, И-153, И-15бис. Во многих случаях неосвоенные «миги» и «пешки» оказались бесполезным балластом.

Уже первые стычки показали, что в групповых боях безусловное превосходство было у немецких летчиков. Многие советские пилоты были отличными пилотажниками, метко стреляли по конусам и бесстрашно бросались  в схватку. Но они уступали немцам в умении взаимодействовать в бою, слетанности пар, четверок, групп. Не только командный, но и рядовой состав люфтваффе успел накопить большой боевой опыт в небе Польши, Франции, Англии; выучка, полученная в боях, намного отличалась от той, что приобретается на полигонах.

Соединения нашей дальнебомбардировочной авиации не пострадали от налетов на аэродромы. Распоряжение командования ВВС о приведении частей авиакорпусов в боевую готовность было передано в 6 ч 44 мин. И что же? «На всех аэродромах начались митинги, — записано в официальной хронике АДД. — Летчики, штурманы, техники, младшие авиаспециалисты клялись сражаться с врагом до полного его разгрома, заверяли Родину, партию, народ...». Только около 10 ч генералом П. Ф. Жигаревым была поставлена задача 3-му авиакорпусу ДД по уничтожению скоплений вражеских войск в районе Сувалок, и лишь в 13 ч 40 мин первые бомбардировщики начали взлет. Таким образом, более семи часов первой половины дня оказались упущены.

По советским архивным данным, в течение первого дня наши лётчики совершили до 6000 самолето-вылетов (это, кстати, примерно в два раза больше, чем выполнили люфтваффе) и уничтожили более 200 немецких самолетов. Немцы объявили в средствах массовой информации, что за успех им пришлось заплатить гибелью 35 самолетов. Само по себе такое число суточных потерь является для люфтваффе весьма значительным, но относиться к цифрам следует критически, поскольку оказалось, что к составлению итоговой сводки за 22 июня «приложило руку» ведомство доктора Геббельса.

Таблица 2.5. Потери люфтваффе на Восточном фронте 22 июня 1941 г.

Так что отдельные советские летчики уже с первых часов сражения показали врагу, что с ними надо считаться. Соотношение потерь в воздушных боях (без учета потерь от зенитной артиллерии) приблизительно равнялось 50 на 250, что соответствовало боевому опыту, уровню летной подготовки и другим факторам, сложившимся к началу войны. 

Сегодня достаточно точно известно, что СССР имел к началу войны около 16000 только боевых самолетов (из почти 24,5 тысяч). Германия – «всего» 4800, без учета своих союзников. На момент нападения СССР имел в западных округах около 10700 самолетов всех типов, противник – 4795 машин. Т.е. перевес СССР составлял более чем в 2 раза.

Даже разовая потеря в 1200 самолетов в первый день войны не могла настолько уничтожить всю авиацию западных округов. 

В первый день — нет. Да и в течении 2-3-хпервых дней — тоже нет. А вот в последующую неделю, другую — добили. Как? А в том числе и за счет отсутствия мотористов и оружейников в наших авиачастях.

Дело в том, что именно хорошей организацией обслуживания и ремонта поврежденной техники во время боевых действий и отличалась немецкая военная машина. Что в авиации, что в тех же танковых частях. Наши умники в Генштабе сокращали перед войной технический и обслуживающий персонал в ВВС и, особенно в западных округах, а немцы нет. Он у них был выше даже после итого как в КА вернули оружейников (помните, кто по воспоминанию летчиков были оружейниками в наших авиаполках, особенно истребительных — женщины). И выходило что даже во время войны, когда оружейников и мотористов вернули, Рудели и Хартманы делали по 10-15 вылетов в день, а наши летчики – вдвое, втрое меньше.

И получалось, что кратное превосходство наших ВВС в численности нивелировалось количеством боевых вылетов немецких «асов».

А теперь вспоминайте немецкую хронику или фото первых дней войны на советских аэродромах, с разбитыми самолетами рядами. На ней чаще всего видно скопление разбитых и сожженных истребителей именно устаревших моделей. Которые должны были до войны перегнать в тыл, и которыми и были забиты приграничные аэродромы. Но тогда получается, что реально среди сотен разбитых истребителей чуть не третья часть были именно истребители без летчиков. Которые, в принципе, некому было куда-то перегонять ни 22 июня, ни позже.

Усиленная предвоенная подготовка советских пилотов дала свои плоды. По данным немецких источников, первые две недели боев были единственным периодом за всю войну, когда еженедельные потери самолетов авиации Германии на Восточном фронте выражались трехзначным числом. И только хорошо отлаженные военный механизм Люфтваффе, позволил немцам завоевать превосходство в воздухе.

В результате дезорганизации управления советские истребительные полки остались без топлива и боеприпасов, была потеряна связь с командованием. В итоге огромное количество самолетов было уничтожено немецкими штурмовиками на аэродромах и брошены при отступлении. Как потом не хватало истребителей для защиты бомбардировщиков и штурмовиков, которым приходилось летать на боевые задания без прикрытия. И не вина в том устаревшего истребителя И-16. Он показал себя достойным бойцом. …

Важнейшим событием первого дня войны стало объявление мобилизации. По состоянию на утро 22 июня Красная армия де-факто и де-юро оставалась армией мирного времени.

Почему мобилизация не была объявлена раньше? Что происходило в течение этих нескольких часов в Кремле и Генеральном штабе? Иногда говорят о том, что Сталин впал в прострацию и сбежал на дачу. Записи в журнале посещений кремлевского кабинета эту версию не подтверждают. Уже первые принятые решения говорят о напряженной работе и анализе обстановки на несколько шагов вперед.

По предвоенному мобилизационному плану для перевода армии и флота на военное время требовалось призвать 4,9 млн. человек. Однако при реальном объявлении мобилизации призвались военнообязанные сразу 14 возрастов, общая численность которых составила около 10 млн. человек, т. е. почти на 5,1 млн. человек больше того, что теоретически требовалось. Это говорит о том, что высшее руководство страны уже в середине дня 22 июня осознало масштабы катастрофы.Германские штабисты при планировании «Барбароссы» сильно недооценили способность СССР восстанавливать армию после поражений в первых боях.

Директива № 3.

22 июня начиналось и заканчивалось директивой из Москвы. Это была уже третья директива за день. Однако по-прежнему приказы верховного командования опаздывали за стремительным развитием событий. В истории Директива №3 осталась благодаря ярко выраженному наступательному духу, которым были пронизаны все ее строки. Так в ней указывалось: «Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая госграницу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6 Армий… окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин». Для войск, которые не смогли удержать рубеж государственной границы, эти слова звучали издевательски.

Однако у этого были свои причины. Начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта И. Х. Баграмян вспоминал: «Невольно подумалось, что оптимизм оценок в документе из центра во многом был навеян и нашими довольно бодрыми донесениями».

Итоги дня. В целом, положение советских войск по итогам 22 июня можно назвать сложным, но всё же не катастрофическим. Несмотря на отсутствие поддержки с воздуха, у советского командования оставались возможности для перегруппировки сил. Вероятно, для этого нужно было отступать, изматывать противника на оборонительных позициях, параллельно восстанавливая управление войсками и подтягивая резервы авиации. Кстати, почти о том же пишет в мемуарах и Баграмян: «К вечеру 22 июня ни у кого из командования и штаба нашего фронта не возникало и мысли о контрнаступлении. Лишь бы выстоять!» Но этого не произошло — последовали скоропалительный контрудар по немцам в районе Шауляя и танковое сражение у Дубно, которые закончились для Красной Армии полными поражениями. В результате между Северо-Западным и Западным фронтами (конкретно — между 3-й и 11-й армиями) образовалась зияющая брешь, воспользовавшись которой, немцы повели стремительное наступление на восток.