Орнальдо (Смирнов) Николай Андреевич (1883 – ?)

Артист, специализировавшийся на ментальной магии и сеансах гипноза, в том числе массового. Вторую фамилию Николай Андреевич взял от владельца цирка, где в детстве выступал благодаря своему дару. Анджело Орнальдо нотариально усыновил его. Классические методы гипноза дед Игоря осваивал в Индии, уже окончив медицинский факультет Петербургского университета.

По мнению литературоведов, именно сеансы Орнальдо подтолкнули писателя Михаила Булгакова к мысли ввести в роман «Мастер и Маргарита» эффектную сцену представления Воланда в московском варьете.

 Н.А. Орнальдо активно гастролировал по стране в 20-е годы прошлого столетия.  В 1935 совместно с женой Дорой (Дарьей) Петровной Орнальдо создал в Ленинграде иллюзионный театр.

 Сведения о дальнейшей судьбе Н.А. Орнальдо противоречивы. Согласно одним источникам, в 1929 году он ушел с эстрады, чтобы использовать гипноз в медицинских целях, согласно другим — стал сотрудничать с НКВД. Однако по нашим сведениям, он выступал как цирковой гипнотизер, по крайней мере, до 1936 года.

Орнальдо якобы был дружен с маршалом М.Н. Тухачевским, репрессированным в 1937 году.

ВО СНЕ И НАЯВУ

Глава из книги Александра Александровича Бартэна «Под брезентовым небом»

 Ранней весной ленинградские улицы запестрели анонсами, содержавшими всего две фразы: «Едет Орнальдо! Скоро Орнальдо!» Что за артист, в каком работает жанре — даже в самом цирке далеко не каждый мог ответить. До поры не раскрывала своих карт и дирекция. Зато после первого же выступления по городу молниеносно разнеслось: «Поразительно! Ошеломляюще! Феноменально!»

Повторяю, это было весной, то есть в пору, когда администраторам — равно и театральным и цирковым — приходится ломать голову, чтобы привлечь зрителей, обеспечить кассу. С приездом Орнальдо эта проблема начисто отпала.

 Что же привлекало непрерывный поток зрителей?

Перед выходом Орнальдо ничего особенного не происходило. Единственно, что делали униформисты на манеже, — расставляли полукругом дюжину шезлонгов. Лишь затем, после третьего звонка, после традиционного оркестрового вступления, звучал неизменно торжественный голос Герцога:

— Орнальдо! Показательный сеанс гипноза!

Высокий, худощавый,  артист стремительно выходил на манеж. Остановившись на середине, замирал в неподвижности. Одновременно появлялась ассистентка. Обратясь к залу, она объясняла, что каждый из присутствующих имеет возможность испытать на себе силу гипнотического воздействия. Для этого требуется одно: написать записку и проколоть ее к груди. Униформисты тут же разносили по рядам партера карандаши, бумагу, булавки.

Орнальдо продолжал неподвижно стоять. Аскетическое его лицо казалось не только замкнутым, но и отрешенным — отрешенным от всего, даже от возраста.

Наконец, словно утратив терпение, он отрывисто обращался к ассистентке:

— Готово?

И вторично, еще настойчивее, спрашивал, если она задерживалась с ответом:

— Готово?

Получив подтверждение, направлялся в зал.

Орнальдо идет по рядам партера. Идет все с той же стремительностью, делая лишь секундные остановки. В руке продолговатый хрусталик. Хрусталик подносится к глазам желающего испытать силу гипноза.

— Спать! Спать! Спать! – приказывает Орнальдо.

Вот он на миг задержался перед вашим соседом. На самый краткий миг, но этого достаточно. Закрыв глаза, обмякнув всем телом, сосед безвольно сползает с кресла, и тут, вовремя подоспев, униформисты подымают его за плечи и за ноги, уносят на манеж, укладывают в шезлонг.

— Спать! Спать! Спать! — повторяет Орнальдо, идя дальше.

Вскоре весь полукруг шезлонгов заполняется безвольными, бесчувственными телами. Вернувшись на манеж, Орнальдо с видимым удовлетворением озирает свою обильную жатву.

Так начинался гипнотический сеанс. Своеобразный сеанс, ибо, в отличие от тех публичных демонстраций гипноза, что проводились прежде, и притом преимущественно не в цирке, а на эстраде, — Орнальдо умел насытить свою работу и эффектной массовостью и подчеркнутой зрелищностью. Если угодно, умел перевести гипноз на язык циркового представления.

Итак, все готово. Продолжая оглядывать усыпленных, Орнальдо слегка щурился — как бы решал для себя, с кого именно следует начать. Затем, сделав выбор, приближался к одному из шезлонгов.

— Спящий! Откройте глаза! Подымитесь! Ай, как вы невнимательны к своей супруге! Ей хочется танцевать, а вы. — И тут же оборачивался к одной из усыпленных зрительниц: — Протяните руку вашему мужу! Он приглашает вас на вальс! Маэстро, прошу!

Двое незнакомых между собой, никогда не встречавшихся в жизни людей покорно шли друг другу навстречу, круг за кругом начинали вальсировать.

Фантазия Орнальдо была неистощимой. Своих подопечных он ставил в самые причудливые ситуации.

 Но сейчас не об этом. Сейчас о той истории, что случилась непосредственно со мной и по сей день остается для меня загадочной.

Однажды Герцог остановил меня за кулисами:

— Нынче в Доме работников искусств большой концерт. Между прочим, согласился выступить и Орнальдо.
Собираетесь быть?
Я ответил утвердительно. В ту пору я входил в молодежный актив Дома, был постоянным посетителем клубных вечеров.

— Вот и прекрасно! — одобрил Герцог и тут же поинтересовался, не хочу ли я сам стать объектом гипноза. — В самом деле, почему бы вам не испробовать на себе способности Орнальдо?!

 Вечером я отправился в Дом работников искусств. Концерты там начинались поздно, так, чтобы на них успели попасть театральные артисты после своих спектаклей. На этот раз зал оказался переполненным задолго до начала: каждому не терпелось познакомиться с искусством нашумевшего гипнотизера.

Шел концерт. Он состоял из отборных номеров. И все-таки в аплодисментах зала не было обычной горячности. Зрители словно берегли свои силы, свой пыл для самого главного — для Орнальдо.

Вот, наконец, он показался из-за кулис, по-обычному стремительно и отключено. Бескровное лицо с глубоко запавшими глазами. Неподвижно-напряженная поза. В зале тотчас воцарилось безмолвие.

 На этот раз Орнальдо даже не стал прибегать к запискам. Ассистентка объяснила, что желающим участвовать в сеансе, достаточно опустить левую руку на левое колено.

Машинально, а может быть, из любопытства, я так и сделал: опустил руку. Тут же отдернул: зачем мне это, к чему? И опять опустил: что, если все же попробовать? Да нет, не стоит, не хочу! Однако тут мне показалось, что соседи заметили мою нерешительность, поглядывают в мою сторону с осуждающей усмешкой. Застенчивость, боязнь показаться смешным — это все окончательно меня запутало. Между тем Орнальдо шел уже по рядам, уже приближался ко мне. Даже не берусь объяснить, как это могло случиться. В тот момент, когда гипнотизер поравнялся со мной, левая моя рука опять оказалась на левом колене.

Никогда еще я не видел так близко глаза Орнальдо — очень светлые, очень холодные и в то же время обжигающие холодом. Мне показалось, что эти глаза живут какой-то самостоятельной жизнью, обособленной от остальных черт лица.

— Спать! — кинул мне Орнальдо.

 Уснул ли я? В том-то и дело, что нет. Я даже малейшей сонливости не почувствовал. Если же и прикрыл глаза, то лишь с единственным намерением — убедиться, что все по-прежнему в порядке, что я могу одинаково бодрствовать и при открытых и при закрытых глазах.

Одного я не учел: за мной следили. И потому, стоило мне закрыть глаза, как сразу послышалось и справа и слева:

— Спит! Уснул! Скорее сюда!

Сеанс гипноза Орнальдо. Таганрог, 1920-е

 Дальнейшее произошло молниеносно. Прежде чем я успел отозваться на эти нервозные выкрики, меня схватили за плечи и за ноги, подняли с кресла, понесли на эстраду, поставили на ноги. И тут-то Орнальдо распорядился, чтобы я открыл глаза.

— Как чувствуете себя? — осведомился он. Что мог я ответить в такой ситуации?

— Отвечайте же! Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — ответил я, но до чего чужим, противно дребезжащим сделался мой голос.

— Приятно слышать, — сказал Орнальдо. — Когда человек хорошо себя чувствует – тем более такой молодой, как вы, — ему хочется петь, танцевать. Кстати, вы умеете петь? Ну конечно же! Молодость — это самая звонкая, певучая пора жизни. Я ничуть не сомневаюсь: голос ваш звучит как флейта, как скрипка, как сладчайшая трель соловья. Пойте же! Пойте!

И я запел.

Потом танцевал.

Перепрыгивал бурлящий поток.

Отбивался  от  нещадно жалящих пчел.

Пытался спастись от тропического ливня.

 Зал потрясенно наблюдал мою вынужденную импровизацию. Я же молил небеса об одном: «Скорее бы это кончилось! Скорее бы отпустил меня мучитель!» Дальнейшее, однако, оказалось еще ужаснее.

— Включите в зале свет! — приказал Орнальдо. — И опять обратился ко мне: — Посмотрите, спящий! Перед вами шумный и пестрый восточный базар. Каких только нет на нем товаров! Идите же! Покупайте!

Сопровождаемый сотнями широко раскрытых глаз, я вынужден был сойти с эстрады в зал.

— Не правда ли, какой прекрасной шалью торгует эта женщина? — подсказал мне Орнальдо. — Вам нравится шаль? Спросите о цене!

Я повернулся к женщине. Это была всеми почитаемая заслуженная артистка. На ее плечах действительно лежала красивая шаль.

— Ско-олько,  ско-олько  сто-оит. — начал я, запинаясь.

Ответ артистки разобрать не смог: видимо, в этот момент и она испытывала сильнейшее душевное потрясение.

К счастью, тут, наконец, пришли на помощь сердобольные зрители.

— Хватит! — закричали они. — Смотрите, как побледнел.  Довольно!

Орнальдо упорствовать не стал, тем более что на эстраде дожидались своей очереди еще несколько спящих.

 Сразу после концерта я был приглашен в директорский кабинет. Обычно благоволивший ко мне директор Дома на этот раз был строг и официален.

— Вот что. Тут собрались члены правления, а ты у нас в молодежном активе. Изволь отвечать как на духу: в самом деле спал или только придуривался?

Мне очень хотелось облегчить душу чистосердечным признанием, объяснить, что все произошло случайно, что я и не помышлял обманывать. Но, тут же сообразив, какой позор обрушится на меня, я лишь потерянно прошептал:

— Не помню. Ничего не помню.

— Так-таки ничего? — инквизиторски переспросил директор: — И то не помнишь, как пел фальшиво, петухом? И то, как танцевал по-медвежьи?

— Ничего не помню.

Меня отпустили, и, выйдя из кабинета, я сразу оказался в окружении танцующих пар: субботний вечер завершался танцами в фойе.

Терзаемый нечистой совестью, все еще переживая только что учиненный мне допрос, я жаждал уединения и потому направился в небольшую комнату возле библиотеки:  в поздний час она обычно пустовала. Здесь было темно, но я знал, что у окна стоит банкетка. Приблизившись, увидел: кто-то сидит.

— А-а, это вы! — встретил меня более чем знакомый голос. — Нет-нет, не уходите. Садитесь рядом.

Я присел на край банкетки. Орнальдо ко мне наклонился:

— Вероятно, вас только что допрашивали со всем возможным пристрастием, а вы отнекивались: не знаю, не помню? Угадал?

Я лишь кивнул в ответ.

 Орнальдо подсел ко мне ближе. Даже в полутьме глаза его оставались пронзительными.

— Владимир Евсеевич Герцог аттестовал вас как преданного любителя цирка. Превосходная аттестация. Ну, а я — я родился при цирке, вырос в нем, да, пожалуй, и дня без цирка не проживу. Знаю, идут разговоры, что сеансы мои не имеют прямого отношения к искусству цирка. Допускаю, вскоре придется заняться другим. Что ж, это не единственное, с чем я могу выйти на манеж.  Мы с вами еще встретимся! Обязательно встретимся!

Он поднялся с банкетки, кивнул прощально, но, дойдя до дверей, вдруг приостановился:

— Экая забывчивость! Чуть не забыл. Во время сеанса, не желая перечить залу, я только сделал вид, что разбудил вас. Ну, а теперь. Теперь проснитесь!

 И сразу я испытал удивительное облегчение. Разом почувствовал себя освобожденным, раскованным, независимым. Таким и вышел вслед за Орнальдо в гостиные, все еще полные субботним весельем.

На площадке лестницы, ведущей в гардероб, снова повстречался с директором Дома, и взгляд его на этот раз показался мне не столько строгим, сколько просительным. «Неужели ты все еще упорствуешь? Неужели так и не откроешь правду?» — вопрошали директорские глаза.

Но что же мог я ответить, особенно теперь, когда Орнальдо разбудил меня вторично.

Вот и вся история. Согласитесь, история и впрямь загадочная. Как мне хотелось бы в точности знать — спал я тогда или нет. Однако боюсь, что так и не смогу разобраться в этом. Слишком много воды утекло.